Девичий виноград - Страница 39

Хотя было бы совершенно естественно предложить ей совершить паломничество к кобыле, с меня уже хватило этих лугов. Мы отправились в другую сторону — через сад к воротам, а потом вдоль реки по тропе к Западной Сторожке. Сумерки, тяжелый запах цветов. Стрижи выбрались на охоту высоко в небо, вскрикивали высокими возбужденными голосами и приводили в хорошее настроение. Такой эффект часто производят звуки, которые почти чувствуешь, а не слышишь — пение серого котика, вскрики летучих мышей и стон подземных вод ночью на берегу моря.

Хоть мы и оказались вдвоем, тем для разговора не обнаружилось. Юлия абсолютно права — о самом главном говорить совсем не обязательно. Очевидно, возвращение боготворимой кузины было как раз такой темой. Ни словом, ни взглядом она не выразила понимания того, что мое появление может изменить ее будущее. Может, ей это и не приходило в голову… но скоро придет, должно. А если не ей, то Дональду.

Мы заполняли словами восьмилетний разрыв. Я рассказывала чистую правду о жизни в Канаде, а Юлия живо и в полном отрыве от действительности (хотелось бы верить) описывала год в отделе драмы на радиостанции, «…нет, честно, Аннабел, это евангельская правда!»

«Не верю. Или ты имеешь какое-то странное представление о Евангелии».

«Хорошие сказки».

«Бог ты мой!»

«Я нарочно тебя шокирую», — заявила Юлия самодовольно.

«Полагаю, этому ты тоже научилась у Дональда?»

«Всеми своими достоинствами я обязана… Да, пожалуй», — голос ее неожиданно потерял веселость.

«Он очень хороший», — сказала я испытующе.

«Да, знаю», — ответила она без энтузиазма, подняла сухую ветку и принялась раскачивать ею цветы вдоль дорожки.

«Не стоит обращать внимания на Бетси. Свадьбы и похороны — главное в ее жизни».

«Знаю. Не обращаю. В общем-то, я дала поводы для умозаключений».

«Граница. Дальше пойдем?»

«Нет. Давай сядем куда-нибудь».

«Ступеньки через стену, по-моему, подойдут. Совершенно сухие. — Мы поднялись и сели рядом на широкий брус спиной к дому. Был очень тихий вечер, неподвижные деревья отражались в воде. — Знаешь, боюсь, я тоже сделала массу умозаключений относительно Дональда. Надеюсь, правильных».

«Неужели?»

Я засмеялась. «Врезалась в твоего Дональда со страшной силой».

Ее лицо на минуту осветилось. «Обычный случай. Со мной случилось то же самое. Он такая… душечка. Даже если я немножко плохо с ним обращаюсь, как сегодня, например, он все равно такой же. Он… Он такой… безопасный! — Она закончила неопределенным тоном, больше всего похожим на уныние: — И я его обожаю, правда».

«Тогда что не так?»

«Не знаю. — Я ждала продолжения, она вытянула ногу и рассматривала ее. — Это правда, я хочу выйти за него замуж. И большую часть времени не хочу ничего больше, чем сделать это как можно скорее. А потом что-то вдруг… И притом он меня не просил».

Я улыбнулась. «Ну, в твоем распоряжении три недели».

«Да. — Она поежилась, вздохнула. — Ох, Аннабел, это такой ад, да? Если бы только можно было сказать! Вот именно так, как в книжках, но когда дело доходит до действительности, все совершенно другое. В смысле…»

«Я бы не сказала, что тебе уж так нужно беспокоиться. У тебя вагон времени, в конце концов. Тебе всего девятнадцать».

«Знаю». Еще один вздох и унылая тишина.

Я сказала через минуту: «Может, поговорим о чем-нибудь еще? Совсем не обязательно рассказывать мне то, чего не хочешь».

«О-о-у, но я хочу. Это в общем-то одна из причин, почему я так мечтала встретить тебя снова. Я думала ты поймешь, увидишь…»

«Дорогая моя», — ответила я беспомощно.

«О-о-у, я знаю, что ты его не знаешь, но когда узнаешь…»

«Да я не об этом. Не могу понять, какого дьявола ты вообразила, что я могу как-то помочь? Я… из своей-то жизни устроила ужасную путаницу».

Я почти ожидала рутинного автоматического ответа, потока доброжелательных возражений, но этого не последовало. Она ответила: «Именно поэтому. Люди, у которых все происходило, как им хотелось, не понимают судьбы. И у них нет времени думать о том, что жизнь творит с кем-то еще. Но если человеку самому было больно, он уже способен понять. Он делается живым. Это единственная польза от боли, которую я смогла придумать. Весь треп, как надо приветствовать страдания потому, что они возвышают душу — это вздор. Люди должны избегать боли, как болезни, если получается… Но если приходится ее выносить, она может сделать их добрее. Выть добрым — главное, да?»

«Понятия не имею. Сама не разобралась. И в дождливый день я верю совсем не в то, во что в солнечный. Но, может, ты права. Жестокость — самая плохая вещь на свете, доброта вполне может быть лучшей. Если подумать, она охватывает почти все. Собственный долг по отношению к ближним».

«А долг ближних?»

«Дорогая, даже не буду притворяться — не ведаю, какой у них долг. Придется обойтись моим долгом по отношению к ним. Может, мне это зачтется».

Она лениво протянула руку и сорвала маленькую веточку цветущего боярышника. Молочные головки еще живых цветов опустились, я чувствовала их густой, усыпляющий запах. Она вертела цветок между пальцев, он раскачивался и кружился, как крохотная карусель. Юлия казалась очень молодой и неуверенной, колебалась на пороге какого-то признания. Я заговорила взволнованно: «Юлия».

«М-м?» Она, казалось, полностью сосредоточилась на цветке.

«Юлия… Не спрашивай сейчас, но… Ну, просто помолчи немного о состоянии дел между тобой и Дональдом, ладно? Я имею в виду, если людям хочется делать преждевременные выводы, как Бетси, то пусть себе».